Как живут с вич в тюрьме
Содержание статьи
ВИЧ-инфицированные в тюрьме
Тюрьма лишает не только свободы, но и права на выбор лечения. Здоровье и жизнь человека за решеткой находятся в руках тюремной системы здравоохранения: какие препараты пропишут, и пропишут ли вообще, придет ли врач, когда будет плохо. Корреспондент СПИД.ЦЕНТРа Екатерина Гробман рассказывает о ВИЧ-положительных людях в колониях, оказавшихся лицом к лицу с диагнозом, равнодушием и системой госзакупок.
Ольге из Екатеринбурга поставили диагноз ВИЧ-инфекция в 2000 году. Ей было 17 лет. После этого она фактически стала тем, кого позже назвали ВИЧ-диссидентами. Как рассказал СПИД.ЦЕНТРу ее супруг Сергей, лечиться девушка сначала хотела, но от этого ее «будто бы сама жизнь отталкивала». По его мнению, в начале нулевых отношение к людям с этой болезнью было «гораздо хуже, чем сейчас: в обществе была паника, от ВИЧ-положительных шарахались, как от прокаженных».
Ольга жила в студенческом общежитии. Когда у нее обнаружили болезнь, то местный СПИД-центр начал посылать ей письма с напоминаниями об обследованиях. «Письмо это положили в ящик, а в общежитии он общий, то есть чтобы найти свое письмо, надо перебрать все остальные. В общем, письмо все увидели, узнало все общежитие, началась травля», — объяснил Сергей.
В итоге отказаться от лечения для Ольги было морально проще. Поначалу проблем это не вызывало, жизнь продолжалась как обычно, болезнь ее не беспокоила. Сергей тоже ВИЧ-позитивный (но терапию принимал), поэтому в личных отношениях этот вопрос между ними не поднимался. В 2014 году пара решилась завести ребенка. Роды прошли хорошо, ребенок родился здоровым, но у самой Ольги начались первые осложнения.
Современные лепрозории
В 2017 году женщина стала чувствовать себя совсем плохо: на фоне ВИЧ открылся периферический туберкулез. Муж уговорил ее вернуться к лечению. Тогда же начались проблемы с законом. Первый раз Ольгу задержали с наркотиками и дали год условно за хранение запрещенного вещества. Сергей относится к наркотикам крайне отрицательно, но допускает, что для жены это в какой-то степени было необходимостью. «Понимаете, это страшная боль. Слизистая опухла, и она совсем перестала есть. Неделю могла ни крошки в рот не брать. Наркотики помогали, и она хотя бы могла поесть, — осторожно говорит он. — Она не употребляла регулярно. Я ее и не оправдываю. Но все же если бы было какое-то средство… Под контролем медиков, в лечебных целях, избавиться от этой страшной боли, а не купленная в подворотне грязь…»
Микобактерия туберкулеза передается от больного человека здоровому воздушно-капельным путем. Эта микобактерия живет в организме у трети населения земного шара. У людей с высоким уровнем иммунного статуса туберкулез никак себя не проявляет в течение всей жизни, развиваться болезнь начинает, когда ослабевает иммунитет. Так как ВИЧ поражает иммунитет, в среднем через 5—15 лет он заметно снижается, и вероятность заболевания туберкулезом возрастает.
В декабре прошлого года Ольгу снова задержали с несколькими миллиграммами вещества. Приговор — 4,5 года колонии.
Но с социально опасными заболеваниями отправляют в специальные учреждения ФСИН. В России всего два лагеря для женщин с туберкулезом. Ольгу отправили в лечебно-исправительное учреждение (ЛИУ-32) в Минусинск, это город в Красноярском крае в 2500 километрах от Екатеринбурга.
С начала года Сергей ездил к супруге дважды. От условий в колонии он пришел в ужас. «Больше всего это напоминает современный лепрозорий. Этих несчастных женщин свезли в одно место с одной целью — чтобы они там умерли и никого не заразили, — негодует Сергей. — Болезнь такая… никто не хочет к ним лезть. Рядом есть поселение, где живут обслуживающие люди, но они редко заходят к ним на территорию. Какую-то электрику сделать или там крышу — еще ладно, но в целом женщины просят выслать им краску — сами делают ремонт на свои же средства, полы моют сами. Людей можно понять, но чего я понять не могу — в якобы лечебном учреждении нет толком никакого лечения».
по теме
Общество
«Чтобы освободиться, надо умереть». Как устроена тюремная медицина
По его словам, в колонии нет инфекциониста, а ему прямо говорили: «Мы лечим только туберкулез, идите лечите свой ВИЧ где хотите». «Препараты дают как попало, без назначения инфекциониста, — рассказывает мужчина. — А ВИЧ и туберкулез надо лечить очень грамотно, даже препараты принимать строго по времени».
Главный инфекционист Управления федеральной службы исполнения наказания ФСИН Григорий Каминский сказал СПИД.ЦЕНТРу, что инфекционист обязательно должен быть в колонии, которая лечит туберкулез. Узнав об истории Ольги, он пообещал попробовать разобраться в вопросе и помочь ей.
Сергей старается брать разные подработки, чтобы покупать жене таблетки и собирать посылки в Минусинск. Говорит, когда у него случаются обострения заболеваний, с ребенком сидят родственники. Он не теряет надежды добиться освобождения умирающей жены — врачи поставили ей стадию 4Б, то есть последнюю. В России существует постановление Правительства, которое запрещает содержать смертельно больных людей под стражей при соответствующем решении тюремных медиков. Однако такие решения выносятся редко: уполномоченная по правам человека в России Татьяна Москалькова отмечала, что суд освобождает меньше половины тяжелобольных.
«В конце сентября мы проиграли суд. Медики пишут: «Рекомендовано содержание в местах лишения свободы». Но я слышал, как говорят в диспансерах… Если ВИЧ и туберкулез — это не одной, а уже двумя ногами в могиле. Как же медики могут так писать? Вот и получается — если попал, там навсегда и останешься. Но я не сдаюсь. Сейчас собираю справки для апелляции, нанял адвоката», — говорит Сергей.
Скоро он поедет на третье свидание к жене в Минусинск. «Свидания дают очень редко, но такое чувство, что приезжаю буквально я один. Там десять комнат для свиданий, за прошлые два раза я никого там не видел. Этих женщин все забывают», — резюмирует он.
Нередкий случай
Как отчитывалась ФСИН, по состоянию на 1 января этого года в учреждениях уголовно-исполнительной системы содержались 61 417 ВИЧ-положительных заключенных. Это около 7 % от всех живущих в России с ВИЧ.
«ВИЧ-инфекцией поражены каждый десятый мужчина и каждая пятая женщина, содержащиеся в учреждениях УИС», — говорили тогда во ФСИН. Треть смертей в системе приходится на ВИЧ.
По данным Федерального научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом Роспотребнадзора, в стране живет 1 007 369 россиян с диагнозом ВИЧ-инфекция. По их оценке, еще от 300 до 500 тысяч человек не знают про свой ВИЧ-положительный статус.
Более того, согласно статистике ФСИН, антиретровирусную терапию (АРВТ) получают лишь половина больных (52 %). Ее дают лишь тем, у кого количество клеток CD-4 становится меньше 350. Это устаревшие правила. Всемирная организация здравоохранения рекомендует назначать терапию сразу же после выявления болезни и при любых показателях. Впрочем, практически везде в России до сих пор руководствуются старыми нормами лечения и выдают лекарства только при падении клеток до уровня в 350 или меньше (в норме у человека от 600 до 1200 клеток CD-4).
Из-за неоказания должной медицинской помощи в местах лишения свободы Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) уже неоднократно выносил решения не в пользу России, рассказал СПИД.ЦЕНТРу юрист проекта «Правовая инициатива» Рустам Мацев. В начале года юристы проекта обратились по этому поводу в ЕСПЧ с совместной жалобой от трех заявителей.
Проблему для них создало присоединение Крыма к России. Все трое заявителей попали в места лишения свободы, еще когда полуостров был украинским, а в 2014 году российские паспорта им выдали автоматически, приведя их к двойному гражданству.
У одного из них, Игоря*, ВИЧ обнаружили еще в 1993 году, лекарства он принимал с 2001. Также среди его диагнозов язва желудка, гепатит С, энцефалопатия, себорея. Как рассказал Рустам Мацев, в 2015 году в период содержания в СИЗО антиретровирусную терапию он не получал, приходилось брать лекарства у сокамерников. В ноябре 2015 его перевели в колонию, он потребовал запросить медицинские документы из бывшего места содержания, поскольку администрация колонии ничего не знала о его заболеваниях. «Истребовать документы отказались, сославшись, что документы украинского образца все равно не подходят, впоследствии выяснилось, что стадии ВИЧ и схемы лечения разные», — рассказал адвокат.
В тот момент, когда он оказался в колонии, там официально не было зарегистрировано людей с ВИЧ и, соответственно, не было и врача-инфекциониста. Хотя Игорь в разговоре с юристом утверждал, что на самом деле там было около 70-80 ВИЧ-положительных заключенных. Терапию им не давали.
Спустя четыре месяца по его требованию врачи провели анализы, чтобы диагностировать и подтвердить уже имеющиеся заболевания. Результаты анализа и медкарту отправили инфекционисту в другой город. Он назначил АРВТ как наивному пациенту, то есть тому, кто только начинает впервые пить терапию. Но эти лекарства на мужчину не действовали — он их пил еще в 2001 году, и ему уже нужны другие препараты. По словам Мацева, Игорь «до настоящего времени надлежащую АРВ-терапию не получает».
Мужчина даже не знает, что происходит у него со здоровьем: результаты анализов не выдают. А от неправильной схемы лечения состояние только ухудшилось, появились сильные боли.
по теме
Общество
Последнее лето Дениса. Как и почему умирают от СПИДа в российских тюрьмах
Другой заявитель, Сергей*, узнал, что у него ВИЧ на стадии 4Б, только в колонии. В течение полугода ему не назначали лечения — не было заключения инфекциониста. С конца февраля этого года он начал получать АРВТ, но так как таблеток не хватало, он получал неполную схему. «У них схема лечения идет из трех препаратов, а могли выдавать только два, но она просто не действует. К тому же между приемами были промежутки, что тоже вырабатывает резистентность. В общем, очень халатное отношение было в этом плане», — рассказал Мацев.
«ВИЧ-инфекция у тех, кто лечится, перестает прогрессировать и не достигает стадии СПИДа. Если люди лечатся правильно, они доживают до старости и умирают не от СПИДа, а от болезней старости, — объясняет заведующая амбулаторно-поликлиническим отделением ГКУЗ ЦПБ СПИД по Московской области Елена Орлова-Морозова. — Поэтому, когда выдают неполный комплект препаратов, это чревато развитием резистентности (устойчивости к препаратам). Сегодня мы знаем и двухкомпонентные режимы, но я не уверена, что в местах лишения свободы выдают их. Я так понимаю, что в данном случае просто дают те таблетки, которые есть в наличии. При таком раскладе очень опасно прописывать неполные режимы. Препараты нужно принимать в строгом соответствии с предписаниями врача: ежедневно, в определенное время и строго без пропусков — только так достигается нужная концентрация препаратов, подавляющих вирус».
Третий заявитель, Александр*, уже вышел на свободу, ВИЧ у него нет, он вернулся в Украину. В колонии отбывал наказание с августа 2015 года, у него заболевание мочеполовой системы, это хронический простатит и болезнь Пейрони. В его случае болезни просто не были своевременно диагностированы.
«Правовая инициатива» подала жалобу в начале года, коммуницировали ее (направили жалобу для ознакомления и представления по ней письменных замечаний государству-ответчику), по меркам ЕСПЧ, достаточно быстро — через четыре месяца. Как пояснил Мацев, это произошло из-за применения специальной процедуры, когда суд не имеет особых вопросов и сомнений: «То есть это настолько частое нарушение, с которым они сталкиваются, что нет сложностей, мешающих быстро рассмотреть это дело».
Второго октября адвокату направили копию ответа правительства и предложили прокомментировать ее до 29 ноября. Позиция правительства — жалоба должна быть признана неприемлемой по критерию неисчерпанности на национальном уровне. Это значит, что заявители не обращались в национальные суды.
«Я думаю, все понимают, в том числе и представители Минюста, что позиция ЕСПЧ по этому поводу уже известна: по такой категории дел Европейский суд не считает эффективным средством защиты обращение в национальные суды, потому что они не способны остановить это нарушение, исправить его в необходимые сроки, чтобы человек получил компенсацию, начал получать необходимые лекарства», — говорит адвокат. Кроме того, в меморандуме правительства РФ содержатся, по его словам, «общие тезисы» о том, что «медицинская помощь оказывалась в соответствии со стандартами Минздрава», то есть опровержения конкретных случаев заявителей нет.
По словам Мацева, частые решения ЕСПЧ не могут поменять систему в целом, как и не могут гарантировать, что выигранный суд будет точно значить нормальное лечение для заявителя, находящегося в тюрьме. Но такие решения по крайней мере дают начало проверкам в системе ФСИН, которые могут привести к улучшениям.
Вопрос человечности
В сентябре «Коммерсантъ» писал о перебоях с АРВТ в учреждениях ФСИН из-за сбоя в системе госзакупок. По данным газеты, в конце мая представители общественного движения «Пациентский контроль» обратились к директору ведомства Геннадию Корниенко по поводу возможного дефицита препаратов для людей с ВИЧ. Дело в том, что с марта 2019 года Минздрав перестал включать препараты для ФСИН в централизованные закупки, проводить аукционы должна сама служба исполнения наказаний. Как писали общественники, ряд аукционов Минздрава, объявленных до исключения ведомства из закупок, не состоялся, позже они были переобъявлены, но уже без указания службы в качестве потенциального получателя. То есть даже если торги состоятся и Минздрав заключит контракты, то заключенные все равно не получат лекарств. Это касалось препаратов: ламивудин, абакавир, диданозин, тенофовир. При этом ламивудин входит практически в каждую схему лечения ВИЧ-инфекции в стране.
Во ФСИН на это ответили, что ВИЧ-положительные заключенные обеспечиваются терапией в полном объеме. «Ведется работа по осуществлению закупки оставшейся части антиретровирусной терапии, заключение госконтрактов планируется осуществить в течение июля-августа 2019 года», — ответили в ведомстве «Пациенсткому контролю». Правда, газете на аналогичный запрос ответили, что «ведется работа по осуществлению закупки антиретровирусных препаратов на четвертый квартал 2019 года и 2020 год». А с июля на сайт «Перебои.ру» начали поступать сообщения о нехватке ламивудина в учреждениях ФСИН Свердловской области.
На Change.org. собирают подписи под просьбой провести проверку в Астраханской колонии, где заключенные тоже жалуются на перебои с АРВ-препаратами. Ранее СПИД.ЦЕНТР рассказывал о бывшем заключенном рыбинской колонии ИК-12 Николае Комарове, который подал в суд на руководство колонии из-за того, что его фактически не лечат: за время в колонии его болезнь с третьей стадии прогрессировала до четвертой, а виной тому, полагает он, недостаток антиретровирусных препаратов. Двадцатого сентября Нижегородская прокуратура по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях вынесла представление начальнику регионального ГУФСИН об устранении нарушений: проверка выявила, что на аптечном складе медсанчасти не было тенофовира — препарата АРВТ, который входит в перечень жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов. На тот момент курс лечения был прерван у 30 заключенных.
Заместитель главы Общественной наблюдательной комиссии Москвы, член Совета по правам человека Ева Меркачева объяснила СПИД.ЦЕНТРу, что дела в российских колониях обстоят по-разному, и зачастую положение упирается в начальника колонии и персоналию врача.
«Одному все равно, а другой реально с каждым беседует, пытается как-то вникнуть. Если мы берем Москву, у них сейчас есть все условия, чтобы работать. У врачей отличная зарплата, поверьте мне, я это выясняла. Это не тот случай, когда мы жаловались, что медсестра получает 9 тысяч рублей. Это было, но сейчас такого нет, лекарств хватает, в принципе, все, что нужно, — это просто быть людьми, относиться к заключенным по-человечески, — уверена Меркачева. — Но не у всех это есть, кому-то просто противопоказано работать с людьми. Особенно если люди [ВИЧ-положительные] в статусе заключенных, они их априори считают людьми второго сорта. Я помню, были такие доктора, которые осматривали через кормовое окно. Мы стараемся выявлять таких врачей, чтобы их не было в системе».
*Имена героев изменены в целях их безопасности.
Источник
Последнее лето Дениса. Как и почему умирают от СПИДа в российских тюрьмах
Тюремная медицина в России — это отдельная пытка. В случае ВИЧ и отказа от терапии из-за невыносимых в тюремных условиях побочных эффектов простой туберкулез — самая массовая болезнь в российских застенках — может оказаться смертельной.
СПИД.ЦЕНТР рассказывает историю Дениса, приговоренного к двухлетнему сроку за кражу сварочного аппарата, но покинувшего тюрьму досрочно: «двушечка» для молодого человека обернулась смертельным приговором.
«Подождите немного, мы сейчас выйдем», — говорит Анжела и прикрывает дверь. За дверью настоящий детский сад: шестеро детей, двое — ее и Дениса, еще четверо — старшей сестры. Они вместе снимают квартиру в тихом центре Полевского (небольшого города в Свердловской области) — так дешевле.
Через две минуты Анжела выходит на улицу. Она ведет своего мужа под руку, помогает спуститься с крыльца, пробует усадить на скамейку. Денис остается стоять. Он молчит и смотрит куда-то в сторону. Денису 32 года, у него ВИЧ в стадии СПИДа и еще полтора абзаца сопутствующих заболеваний: энцефалит, туберкулез, хронический гепатит. Если верить врачам, до конца лета Денис может не дожить. Правда, те же самые врачи утверждали, что он не должен был дожить и до начала лета. Поэтому Анжела медикам верит наполовину и уже почти полгода сражается за жизнь своего мужа и отца их детей — дочке два с половиной года, а сыну шесть месяцев.
Анжела и Денис
«Переведут в ЛИУ, там загнется»
Анжела с Денисом познакомились пять лет назад. В 2015 поженились, через два года у них родилась дочь. С выписки из роддома Денис жену забрать не смог — за две недели до родов его осудили на два года колонии строгого режима. «Глупая история, — вспоминает Анжела. — Мы поругались, он выпил и назло мне украл у соседа из гаража сварочный аппарат. Утром, когда очухался и увидел, сам не понял, зачем это сделал».
Два года дали по совокупности и за рецидив — до этого у него уже были судимости за кражи и разбой. Плюс в нагрузку висело «тлеющее» дело по 318 статье УК — ударил сотрудника полиции при исполнении. Обследование в колонии показало у Дениса крайне низкий иммунный статус — всего 45 клеток. Чувствовал он себя при этом, по его свидетельствам, хорошо. Инфекционист назначил заключенному антиретровирусную терапию, но принимать препараты Денис отказался из-за побочных эффектов.
Диагноз ВИЧ-инфекция ему поставили еще в 1999 году. За все годы жизни с вирусом он принимал терапию эпизодически — во время отбывания тюремных сроков. Спонтанно начинал и так же спонтанно бросал, потому что и без таблеток чувствовал себя хорошо, а с ними — не очень.
ВИЧ-инфекция — медленно прогрессирующее инфекционное заболевание, вызываемое вирусом иммунодефицита человека. Размножаясь, ВИЧ поражает клетки иммунной системы, которые называются Т-лимфоциты CD4+.
Анализ иммунного статуса показывает, сколько этих клеток сейчас в организме. В норме у здорового человека их количество варьируется от 500 до 1200.
Если человек живет с ВИЧ и не принимает антиретровирусную терапию (либо она не работает), то количество клеток будет снижаться, ведь именно в них вирус и размножается. Когда их становится меньше 200, то высок риск присоединения СПИД-ассоциированных заболеваний, и если они появляются, то врачи ставят стадию СПИДа.
В мае 2018 года врачи нашли у Дениса потемнение в правом легком и отправили в специализированное лечебно-исправительное учреждение — ЛИУ 51 в Нижнем Тагиле. В этот момент, по словам жены, и начались серьезные проблемы со здоровьем.
«Нам сразу говорили: „Переведут в ЛИУ, там загнется“. Осенью он начал жаловаться на головные боли, приступы были такие сильные, что он не мог разговаривать по телефону. Я ему звонила, чуть только дети начинали кричать и плакать у меня в трубке, он сразу отключался. На ночь ему кололи Димедрол с анальгином, только тогда он засыпал», — вспоминает Анжела.
Денис крутит правой рукой в воздухе. «Курить?» — спрашивает Анжела. И сама себе отвечает: «Да, сейчас». Она достает из кармана сигарету, поджигает и помогает Денису курить. Точно так же она помогает ему есть, одеваться или ходить в туалет.
«Так вот и играем в загадки. Он же ничего не говорит, то есть говорит, но все не по делу, — сетует Анжела. — А недавно напугал детей: я бегала за справками, чтобы оформить инвалидность Денису, а он разделся и ходил совсем голый по дому. Или вдруг нервничать начинает, орать, пинать мебель. Раньше он никогда так не агрессировал. Мы были у психиатра, он сказал, что процессы в его мозге уже необратимы. Там какая-то жидкость образовалась, лизис, а мозг сам как бы расплавился. Получается, муж у меня сейчас — как третий ребенок».
Анжела и Денис
Денису стало хуже в ноябре 2018 года, 30 числа он просился на условно-досрочное освобождение, в тот момент как раз жена рожала сына, но его не отпустили. А в канун Нового года Анжеле позвонили «пацаны из ЛИУ» и сказали, что ее мужа парализовало.
«Может, это было инсультом или еще чем — откуда я знаю. Все каникулы я пыталась достучаться до начальства, но мне говорили звонить после девятого числа. Как только закончились каникулы, я сама поехала в Тагил. Объяснила все, сказала, что у нас двое маленьких детей», — рассказывает она.
В тот момент мужчина еще ходил, но уже 18 января, когда суд постановил «немедленное освобождение», Денис, по словам жены, уже не держался на ногах. Его пришлось транспортировать на специальной машине, которую выделила ФСИН.
Дениса госпитализировали в туберкулезную больницу в Нижнем Тагиле с диагнозом интенсивный туберкулез правого легкого и ВИЧ 4 стадии. Анализы показали вирусную нагрузку — 26 тысяч копий, иммунный статус — всего 2 клетки. На фоне практически убитого иммунитета появилась куча заболеваний-оппортунистов.
по теме
Общество
«Вирус в клетке»: Перебои с лекарствами от ВИЧ в колонии
Прогноз врачей, как рассказывает Анжела, был неблагоприятным, все думали, что он уже не встанет: «Я сама слышала, как врач говорила по громкой связи, что он и десяти дней не проживет». Но Денис все же смог встать, а проблемы с речью и поведением начались позже — уже дома, когда стал принимать лекарства от туберкулеза. Сегодня мужчина не может даже сам надеть футболку и не узнает детей.
Каждый день Анжелы сейчас похож на день сурка: с 8:00 до 8:30 прием таблеток, в этом же промежутке — покормить детей и мужа, с 10 до 11 вывести детей и мужа на прогулку, дальше готовка, обед и снова таблетки. Признается, что силы уже на исходе, да и времени на детей совсем не остается. Не успевает даже собрать документы, чтобы отдать старшую в садик.
Сейчас она пытается устроить мужа в хоспис — не берут. Еще один вариант — психоневрологический интернат, но туда не попасть без инвалидности, а получить группу пока тоже не удается. Анжела перечисляет все свои попытки помочь мужу. На руках у нее ворох выписок, справок, анализов: «А что делать? Это ведь мой муж, отец моих детей. Я видела, как умирал муж моей сестры. Такая же история — ВИЧ плюс туберкулез, только умер он в итоге от цирроза печени. Тоже молодой был. Когда ездила к мужу в колонию, видела, как там вперед ногами выносили таких же, как мой. Один заключенный от боли съел свои губы».
С устройством мужа в медучреждение Анжеле помогают несколько организаций, в том числе и «Русь сидящая». Юрист и адвокат «Руси» Мария Чащилова объясняет, что сама супруга едва ли сейчас захочет судиться с ФСИН и требовать найти виновных в том, что произошло, — очень устала.
Тюремная медицина
Собирать справки, сдавать анализы и проходить процедуры (некоторые из них, например, МРТ, платные, а денег у семьи нет) Анжеле помогают и другие общественники. Марина Чукавина, юрист-эксперт МОО «Межрегиональный центр прав человека» в Екатеринбурге, занимается правовой стороной вопроса. Она узнала историю Дениса в январе 2019, когда стала выяснять причины высокой смертности заключенных с ВИЧ в ЛИУ 51 (только за декабрь там скончались шесть человек с ВИЧ-инфекцией).
«Когда Дениса срочно по суду освобождали, нам все говорили: „Бросьте вы его, не занимайтесь — 99 %, что он не выживет, даже не думайте ни о каком лечении“», — рассказывает Марина.
Правозащитница надеется на аппарат уполномоченного по правам человека, что они смогут похлопотать и устроить Дениса в ПНИ, и на руководство ГУФСИН по Свердловской области, которые наконец закроют вакантные должности врачей-инфекционистов в колониях. Она считает, что, если бы Денису вовремя оказали должную помощь, его можно было бы спасти. Но врачей там катастрофически не хватает, а у тех, которые есть, — колоссальная нагрузка.
«Даже если Денис добровольно отказался от терапии, это значит, ему никто не объяснил всю тяжесть и серьезность его положения. Мы встречали заключенных с ВИЧ, которых годами не обследовали», — говорит правозащитница и показывает ответ на запрос от ГУФСИН, где черным по белому написано: должность врача-инфекциониста в ЛИУ 51 вакантна, работа по подбору кандидатов ведется, а консультативную помощь оказывает главный внештатный специалист по инфекционным болезням и ВИЧ-инфекции.
За пять месяцев этого года ГУФСИН Свердловской области актировал, то есть освободил по состоянию здоровья, 72 человека. Это почти столько же, сколько за весь прошлый год. Зачастую люди узнают о своем положительном ВИЧ-статусе только после того, как попали за решетку. У многих из них уже тяжелые стадии заболевания, осложненные туберкулезом или гепатитом, у кого-то нет ни медицинской карты, ни истории болезни — все документы с нуля создаются специалистами, работающими с ними в заключении.
«Если верить врачам, до конца лета Денис может не дожить. Правда, те же самые врачи утверждали, что он не должен был дожить и до начала лета»
В апреле 2019 года ФСИН представил последнюю статистику по количеству заключенных с ВИЧ. Из отчетности следует, что на 1 января 2019 года в учреждениях уголовно-исполнительной системы страны находились 61 417 ВИЧ-положительных. Это порядка 7 % от всех живущих с ВИЧ в России. По данным ведомства, среди мужчин-заключенных ВИЧ есть у каждого десятого, среди женщин — у каждой пятой.
Причем, по их же цифрам, лечение получает лишь каждый второй нуждающийся, а это крайне низкий показатель. Особенно учитывая международные рекомендации «90-90-90», когда 90 % людей, живущих с ВИЧ, знают о своей болезни, 90 % из тех, у кого диагностирован ВИЧ, получают антиретровирусную терапию, и 90 % всех, кто находится на терапии, имеют нулевую вирусную нагрузку.
Причин тому несколько: одна из них — недостаточное финансирование и несвоевременная поставка препаратов заключенным, в связи с чем ведомство с весны этого года начало самостоятельно закупать диагностические тест-системы и АРВТ-препараты для пациентов с ВИЧ.
Кроме того, региональная ФСИН в комментарии для СПИД.ЦЕНТРа честно признает, что у них не хватает врачей. «Да, у нас есть нехватка кадров, как и в целом по медицине, — комментирует начальник пресс-службы ГУФСИН России по Свердловской области Александр Левченко. — У нас же ситуация усугубляется еще и тем, что многие колонии расположены в удаленных пунктах — Тавде, Сосьве. Например, ЛИУ 58 закрылось потому, что было очень далеко. Остались два учреждения — ЛИУ 51 и ЛИУ 23. И мы взаимодействуем с центрами СПИДа, возим людей на консультации или процедуры, если это необходимо. Хотя это большие затраты для государства. За прошлый год мы свозили таким образом более 400 человек».
Анжела и Денис
В то же время представители ведомства уверяют, что с лекарствами у них все хорошо. По словам зампреда общественного совета при ГУФСИН России по Свердловской области Елены Тищенко, «есть ряд случаев», кода сами осужденные не принимают терапию, а заставить их никто не может — не имеет права. «Кто-то не принимает, потому что у него недостаточно информации о заболевании. А кто-то специально, чтобы только на работу не выходить. Колония — это срез государства, какие проблемы есть у нас в обществе, такие же и в колонии», — добавляет она. Как отмечает юрист «Руси сидящей», на проблемы с медициной в колониях жалуются чаще всего: «Везде плохо с врачами, специалистов нет ни в одном исправительном или лечебно-исправительном учреждении. Препаратов закупают мало и без учета подбора схем под разных людей».
Среди причин, почему не все ВИЧ-положительные люди, оказавшиеся за решеткой, получают жизненно необходимое лечение, Чащилова называет проблемы с диагностикой. Например, тюремные медики не сделали анализ и не узнали, что у человека ВИЧ, или следователь на стадии производства не выяснил этого. К тому же зачастую не учитывают серонегативное окно: период с момента инфицирования ВИЧ до появления антител к вирусу, по которым можно понять, что человек болен, может продолжаться до трех месяцев. То есть анализ показывает отрицательный результат, хотя вирус уже есть в организме. Повторный анализ никто не делает.
На ее практике, заключенные не часто отказываются от терапии, это скорее индивидуальные случаи, впрочем, если их сложить вместе, то цифра будет большой. «Нет единого ответа, почему люди отказываются от лечения, — резюмирует она. — Вероятно, есть и те, кто таким образом «косит» от работы, потому что нельзя по 18—20 часов работать в этих условиях: питание, гигиена, лечение и так далее. Но люди писали мне: препараты вызывают такую сильную слабость, что ходить тяжело. Никто ведь там не подбирает индивидуально терапию, всем назначают одну, а организм у каждого по-разному ее принимает. В условиях лишения свободы и банальный понос — огромная проблема».
Врач-инфекционист Марк Аганин считает, что на здоровье заключенных с ВИЧ негативно влияет и стрессовая ситуация, в которой они оказываются. «Человек против своей воли куда-то попал, его постоянно заставляют что-то делать, — объясняет он. — Неудивительно, что люди склонны преувеличивать и демонизировать тюрьму, мол, меня там уморили. Или другой миф — мне не подошла терапия или „мне ее не подобрали“. Побочные эффекты, к сожалению, бывают, но любая терапия лучше, чем никакой, — это надо объяснять людям».
Анжела
После освобождения
Для Веры Коваленко, директора фонда «Новая жизнь», которая работает с ФСИН и помогает заключенным с ВИЧ, история Дениса — срез целого пласта проблем. «О том, что у него ВИЧ, Денис знал с 1999 года. Знал и не лечился, то есть никто не мог замотивировать его на прием терапии, — объясняет Коваленко. — Начало этой истории там, в далеком 1999, когда он не смог принять свой диагноз, и никто ему не помог в этом. Получается, что ФСИН уже пожинали плоды этого сбоя. Такие вот „потеряшки“ системы здравоохранения всплывают потом где-нибудь в СИЗО и умирают в колониях».
Она видит выход в создании единой дорожной карты, в которую были бы интегрированы все ведомства и службы. Работа в кооперации смогла бы сократить сбои в логистике и «передаче пациента с рук на руки». Сейчас же эти процедуры занимают слишком много времени, но не у всех оно есть. У Дениса его уже нет. Социальщики из «Новой жизни» сейчас больше остальных помогают Анжеле, например, свозить Дениса на обследование. На первый взгляд, простая, самая банальная помощь, но даже ее некому оказать. Зачастую освобожденные досрочно по состоянию здоровья люди попадают к родным, у которых нет ни денег, ни сил, ни знаний, чтобы помочь.
«Даже если Денис добровольно отказался от терапии, это значит, ему никто не объяснил всю тяжесть и серьезность его положения. Мы встречали заключенных с ВИЧ, которых годами не обследовали»
Несколько дней назад в больнице умер еще один недавно актированный парень с ВИЧ. Ему не успели помочь — состояние, как и у Дениса, было критическим. Правозащитница Марина Чукавина уверена, что Анжеле и другим родственникам таких освободившихся людей было бы намного легче ухаживать за родными, если бы ФСИН при актировке оформляла группу инвалидности. Ведь в любом случае все заключенные перед освобождением в связи с болезнью проходят серьезную медицинскую комиссию.
Впрочем, региональная ФСИН заявила, что у них такая практика есть, и многие выходят на свободу уже с группой инвалидности. Денису же группу не назначили только потому, что из ЛИУ его срочно госпитализировали в туббольницу. Комментируя историю Дениса, главврач Свердловского областного центра СПИД Анжелика Подымова отмечает, что человек должен начинать прием АРВТ с момента постановки диагноза и быть привержен лечению независимо, на свободе он или отбывает наказание. Что касается социальной помощи, то ее надо добиваться, корректируя действующее законодательство, причем как на федеральном, так и на региональном уровнях.
Главврач, как и правозащитники, убеждена, что Денису (хоть его и отпустили по Постановлению № 54) надо было ставить группу инвалидности еще там, в заключении, «поскольку для ее оформления необходим большой объем обследований, которые лучше и удобнее было бы сделать до освобождения». В свою очередь это помогло бы со льготами и пакетом социальных и медицинских услуг, которые крайне необходимы людям в тяжелых состояниях.
Но проблема в нормативных актах. Подымова объясняет, что существует Приказ Минздрава № 216, в котором указывается, что ВИЧ является противопоказанием для получения социальных услуг в стационарной форме. Именно поэтому Денис сейчас не может получить койку в соответствующем учреждении. «А признать его нуждающимся в социальном обслуживании мы не можем, пока ВИЧ не будет внесен в ФЗ № 442. Это три документа федерального значения. В них надо внести изменения, чтобы помочь тем, кто может освободиться в тяжелом состоянии без пенсии и пособия, и, возможно, без места, где жить». Как подчеркивает Подымова, в Свердловской области прописана маршрутизация пациентов для лечения в стационаре и уже подготовлен аналогичный проект для паллиативных больных.
Пока чиновники разбираются с документами и регламентами, Денис на