Мероприятия для людей живущих с вич
Содержание статьи
Группа поддержки ВИЧ – миссия, цели, задачи, реальная помощь
Стереотипное представление о группах поддержки: сидеть в круге, годами рассказывать о своих проблемах и хлопать говорящему. Но как на самом деле устроены эти группы? За счет чего они работают? Находят ли посещающие их люди то, чего ищут? С 2017 года в фонде «СПИД.ЦЕНТР» существует такая группа для ВИЧ-положительных людей. Мы попросили участников рассказать, что происходит за закрытыми дверьми.
«Нет, мне не нужны транквилизаторы, мне нужны живые люди. Покажите их»
Мария, 32 года, работает в сфере рекламы
Два года назад, на тридцатилетие, мне пришли результаты анализов, и я узнала о своем положительном ВИЧ-статусе. Когда зашла в интернет, там обсуждали: зачем вы покупаете лекарство — идите покупайте место на кладбище. Я плохо спала и чувствовала, что мне нужна помощь. Мне не хватало человеческого примера, чтобы понять, что это не смертельно и с этим можно жить.
Психиатр хотел прописать мне транквилизаторы, но я сказала: «Нет, мне не нужны транквилизаторы, мне нужны живые люди. Покажите их». Он достал из-под стола номер телефона «13-й комнаты» (группа поддержки для ВИЧ-положительных людей в фонде «СПИД.ЦЕНТР») на обычной бумажке.
Пришла и увидела группу из 12-15 обычных человек, которые хорошо выглядели, у некоторых — семьи, они живут со здоровыми партнерами. Для меня было открытием, что так можно. Я задавала вопросы о том, что делать, как быть, как жить с этим. Я как будто попала домой — настолько близкие люди так спокойно отвечали на мои дурацкие вопросы, как если бы я пришла и услышала: «Добро пожаловать в семью».
Обычно мы говорим на темы, близко связанные с заболеванием, — о лекарствах, раскрытии статуса родным, о том, как принять отказ. Если хотим пообщаться на отвлеченные темы, идем в кафе или встречаемся в другие дни.
по теме
Общество
«Не говори никому о своем диагнозе»: интервью с художницей Полиной Синяткиной
Иногда на группы приглашают разных специалистов, которые отвечают на вопросы, — юристов, врачей. Однажды приходил батюшка, его спрашивали, как быть геям, если их не отпевают или не допускают до причастия. Он говорил, что есть церковь, которая терпимо относится к таким, как мы: не то чтобы положительно, но нас не выгонят.
Я выполнила запрос, с которым приходила: посмотрела на живых людей, которые давно живут с этой болезнью — иногда более полноценной жизнью, чем здоровые люди. Очень много творческих людей: они не замыкаются, у них есть дети. Они не сидят и не наматывают сопли на кулак — это настолько яркие и открытые люди, что многим бы у них поучиться.
Одна девушка получила вирус в 18 лет. По сути — жизнь перечеркнута. Но она встретила достойного человека, вышла замуж, родила ребенка, активно занимается социальной деятельностью. Другая девушка очень долго скрывала статус, но теперь решила постепенно открываться и стала блогером — рассказывает много полезного на тему здоровья, но сама еще не раскрылась. Как-то раз я спросила: а может, мне заняться татуировкой? Все сказали: конечно, Машенька, иди, у тебя все получится. Меня дома так не поддерживают, как на группе.
У меня были отношения и была назначена дата свадьбы, но когда молодой человек узнал о моем статусе, ушел. К счастью, друзья приняли мой статус — поддерживали, никто не исчез. Это ощущение, что ты не один — как будто кто-то появился у тебя за спиной — поддерживает. Жаль только, что пришлось заболеть, чтобы получить такую поддержку. Раньше я получала ее только в детстве от родителей.
Сейчас хожу на группу редко, примерно раз в месяц. Как в гости: заезжаю попить чайку, обсудить новости, послушать, как живут другие люди. После думаю: зачем мне телевизор, если здесь реальная жизнь, и она гораздо интереснее?
«Первое впечатление было очень страшным, но даже непонятно, отчего»
Сергей, 34 года, работает в IT-сфере
Лет восемь назад я познакомился с человеком с положительным статусом и впервые задумался, что не знаю свой. Сдал анализы, получил отрицательный результат. Успокоился, но периодически вспоминал, что надо повторить. Через год я это сделал и увидел положительный статус.
Несколько лет старался не думать об этом. Встал на учет, врачи следили за болезнью, терапию не предлагали, а сам я пытался об этом не думать. На протяжении двух лет у меня была депрессия.
Потом начал приходить в себя, занялся здоровьем: бросил курить, стал активно заниматься спортом, диеты. Через некоторое время начал больше думать о статусе, изучать клинические и социальные вопросы. О существовании групп поддержки узнал случайно — я переехал в Москву из провинции, и надо было встать на учет (в центр СПИД). Для людей без постоянной регистрации такой возможности нет. Узнал, что фонд «Шаги» занимается этим вопросом и пробует проторить дорожку через Минздрав. Мне рассказали о группах поддержки.
Помню, что в течение первых нескольких месяцев очень странно принимал фразу, которую говорят в начале: «Здравствуйте, меня зовут так-то, — и завуалировано добавляют — «я положительный» или «у меня это»». Каждый раз думаешь, зачем об этом говорить? Мы и так здесь все, понятное дело, положительные. Зачем повторять это тысячу раз — все же знают? А через полгода меня переключило: я понял, что легко могу говорить об этом. Каждый раз, когда я произносил эту фразу, внутри что-то раскрепощалось, становилось легче, хотя ты не замечаешь, как это происходит.
«Это ощущение, что ты не один — как будто кто-то появился у тебя за спиной — поддерживает. Жаль только, что пришлось заболеть, чтобы получить такую поддержку. Раньше я получала ее только в детстве от родителей»
Первое впечатление было очень страшным, но даже непонятно, отчего. Наверное, потому что обостряется подсознательное чувство тревоги — об этой теме можно говорить.
Группа регулярно проходит раз в неделю в одном и том же помещении фонда. Есть постоянный состав, а есть и новые люди — они чаще всего растерянные. Как правило, все происходит в одном и том же стиле: мы представляемся по кругу и говорим о своем статусе, потом озвучиваются правила. Одно из них — на группе должны присутствовать только ВИЧ-положительные. Еще мы ограничиваем сотовую связь и стараемся не отвлекаться на телефон. Мы не осуждаем друг друга за предпочтения во взглядах и ценности: разные люди могут встретиться под такой темой. Есть правило благодарности: мы стараемся не давать советов, группа создана для психологической эмоциональной поддержки. Можем только поделиться своим опытом или рассказать, кто что прочитал.
Темы разговора разные — каждый может представить свою на обсуждение. В приоритете темы новичков — они приходят в незнакомое пространство, у них есть наболевшие и накопившиеся вопросы. Если ты не готов говорить, можно
прийти и просто посидеть помолчать, посмотреть вокруг. В 90 % случаев тема связана с принятием нашего статуса и со здоровьем, с какими-то социальными вопросами. Иногда обсуждаем что угодно, даже совсем постороннее: как люди живут в Ираке или как купить машину.
Постоянные разговоры о терапии помогли мне очень легко включить ее в свою жизнь. То, что делают многие, самому делать легче. Ну и когда находишься в комьюнити людей, у которых такая же особенность, — твоя большая проблема даже звучит иначе.
На первых этапах принятия статуса люди могут ограничивать свою жизнь. Некоторые говорят, что не будут больше заниматься сексом — чтобы этого ни с кем больше не произошло. Группа живая, реагируют по-разному. Есть очень важное правило «Стоп»: любой участник может сказать «Я не могу больше это слушать». Мы пытаемся найти компромисс.
Если бы не группа, я бы решился на терапию позже, когда на это были бы серьезные клинические причины. Это спасение в плане здорового вложения в свое будущее. Стало легче говорить на тему, она перестала быть тревожащей. Сейчас это просто часть моей жизни, которая требует внимания. Со временем это переродилось в некоторого рода активизм — чувствую силы справиться с переживаниями.
«Мы просто учимся говорить об этом, и это дает возможность не впадать в паническое состояние»
Александра, старше 30 лет, отказалась говорить о месте работы
Я узнала о своем диагнозе 3,5 года назад и с тех пор живу в закрытом статусе. У меня стабильная работа, дети, я социально активная дама. О ВИЧ не рассказываю близким, чтобы не травмировать. Моим детям это знать ни к чему: рано и вообще — для чего? А родители в возрасте, они очень переживающие — решила, что на сегодняшний день не посвящаю их в это.
Когда я узнала о своем статусе, не знала, что делать. Конечно, встала на учет, пыталась общаться со своим врачом, но искала людей, с которыми можно об этом поговорить. Знала, что журналист Павел Лобков живет с открытым статусом — зашла на его страницу, увидела там упоминание о «СПИД.ЦЕНТРе», перешла на страницу к Антону Красовскому и прочитала об открытии группы поддержки. Я находилась в невротическом состоянии и не могла адекватно воспринимать ситуацию, но позвонила и спросила, могу ли прийти и как добраться.
Как все будет происходить, было для меня совершенно неизвестно. Тем более я не понимала, что говорить. Координатор проекта кратко рассказала о том, как будет проходить наша встреча. Потом на группе мы разговаривали — в кругу, очень камерно — у нас появились правила общения. Это конфиденциальность, нежелание афишировать и выносить разговоры на публику.
«С 1990-х среди ВИЧ-позитивных меняется контекст темы взаимоотношений. Если раньше люди не понимали, возможно ли вообще найти партнера, то в 2000-х вопрос изменился: как найти партнера? как он будет относиться к тому, что я каждый день пью гору препаратов?»
Группа проходит в закрытом формате, на ней присутствуют только положительные. Мы разговариваем про наши страхи и волнения. Иногда люди плачут — темы, связанные с диагнозами, бывают очень болезненными — и с этим надо как-то работать. Например, при выстраивании общения с врачом. Нам хочется чтобы врач, если не заинтересован в пациенте, просто адекватно реагировал: воспринимал его как человека, а не как мебель.
Первый доктор, к которому меня определили, изначально отказывала мне в получении терапии. Она сказала, что у меня не очень высокая вирусная нагрузка и рано пить лекарства: «Вот будет у вас меньше 350 клеток (CD4-лимфоцитов), тогда приходите». Но почему? Мне пришлось идти на ухищрения, чтобы добиться того, но что я имею право. На тот момент каждый поход к врачу был как психологический барьер, который надо перешагнуть. Когда на группе кто-то делится тем же больным местом — «А мне терапию не дают» — бывает обидно до слез. Вдруг понимаешь, что, оказывается, не имеешь на это права.
Я хожу на группу два года с момента ее открытия. За это время изменилось мое отношение к диагнозу: я больше не считаю, что это конец света, вижу людей с таким же диагнозом, как у меня, — это больше не вызывает у меня приступов паники или отвращения. Группа помогла мне с принятием себя: что я сейчас и в дальнейшем буду жить с будильником, который звонит раз в день, чтобы принять таблетки, следить за уровнем своих показателей, знать, когда у меня назначена встреча с врачом. Это очень систематизирует жизнь.
Группа дает возможность проговорить свое состояние и тем самым облегчает этот ужас. Опыт, которым мы делимся, очень помогает. Многие говорят, что в первые полгода после постановки диагноза каждые пять минут думают о том, что у них ВИЧ. Конечно, мы искренне их понимаем, и все, что можем сделать, — показать свой пример. Я всегда говорю: если так плохо, я могу постоять рядом, я понимаю твою боль и твои переживания. Этот пример перед глазами тоже помогает немного взять себя в руки: прожить еще один день, выспаться и понять — кажется, вчерашний кризис немного миновал.
Что происходит на группах — объясняет Марина Николаева, специалист по развитию немедицинского сервиса «СПИД.ЦЕНТРа» и консультант по вопросам ВИЧ
Группу поддержки для ВИЧ-позитивных в фонде запустили в 2017 году. Если бы меня спросили, куда прийти за консультацией, я бы не знала, что порекомендовать. Были давно работающие организации, уставшие от бесконечного деления ресурсов и денег.
В это время эпидемия поменяла направление — среди ВИЧ-позитивных появилось огромное количество благополучных людей, которым некуда было пойти. Они терялись и не знали, что делать.
Были опасения, что на первую встречу никто не придет. Но в итоге пришли, они переживали и ждали, им очень нужны были поддержка и общение. На первой группе собрались 15 человек, затем было больше.
В начале встречи фасилитатор (им может стать любой человек, который хочет провести группу) озвучивает правила встречи. Люди представляются, называют имя и время, которое живут с ВИЧ. Этого никто не требует, но если фасилитатор начинает с себя — задается тон, остальные продолжают. Участники могут предложить темы, которые бы хотели обсудить. Это может быть вопрос начала приема препаратов — иногда приходят люди, которые либо только узнали о ВИЧ, либо живут очень долго, но не понимают, нужно им принимать препараты или нет. Много говорят о том, нужно ли раскрываться родным или близким, когда нужно рассказывать партнерам о своем статусе, как с этим наблюдаться в районной поликлинике.
по теме
Общество
«Ощущение, что смерть буквально за плечами». Откуда в глухих деревнях ВИЧ?
Один раз в полтора месяца формат группы меняется: люди общаются в свободной форме, без правил. На такие встречи часто приходят те, кто уже перестал посещать группы, но хотел бы увидеть знакомых и поделиться опытом. Также участники группы могут общаться в специальном чате. Когда человек в депрессии не знает, как жить, он получает информацию и поддержку — и эта ноша становится не такой тяжелой.
С 1990-х среди ВИЧ-позитивных актуальна тема взаимоотношений, однако меняется ее контекст. Если раньше люди не понимали, возможно ли вообще найти партнера, живя с этим статусом, то в 2000-х вопрос изменился: как найти партнера? как он будет относиться к тому, что я каждый день пью гору препаратов? Сейчас люди уже понимают: я принимаю терапию, вирус не передается даже при незащищенном контакте. Как мне объяснить человеку, что со мной все в порядке, а ВИЧ — это просто хроническое заболевание?
Женщины в возрасте 45—50 с ВИЧ часто думают: «Как же так: я приличная женщина, у меня дети и внуки, и вдруг ВИЧ». Одну из участниц привела ее дочка и сказала: «Сделайте что-нибудь, она готова выйти в окно». Я объяснила, что ВИЧ — не приговор, нужно встать на учет, начать принимать таблетки, все будет нормально. Она мне не верила. Всю группу женщина молчала. На следующей она уже начала улыбаться некоторым участникам. На третью группу она уже пришла с накрашенными ресницами. Она начала принимать сложности, с которыми сталкивается, — говорила, что теперь переживет их. Каждый раз она говорила, как благодарна случаю за то, что оказалась здесь — в месте, где обрела силы.
Источник
«Это диагноз всего общества». Как в России живут люди с ВИЧ
Конституционный суд России на этой неделе разрешил усыновить ребенка ВИЧ-позитивной женщине. Это решение можно считать знаковым. Людей, живущих с ВИЧ в России — минимум миллион человек. И большинство из них, вопреки устоявшимся представлениям, не наркопотребители и не гомосексуалы. В России, как и в Украине, во многих странах бывшего СССР и Восточной Европы, ВИЧ-положительных с каждым годом все больше. Хотя во всем мире, даже в Африке, все меньше. Это может быть связано с тем, что ВИЧ, а тем более СПИД для многих — до сих пор синоним «проказы», а то и «кары божьей». Корреспондент RTVI Андрей Шашков рассказал, почему ВИЧ-инфекция не частный диагноз, а болезнь всего общества.
Роман Ледков узнал о своём диагнозе 19 лет назад.
Первая жена Романа ушла сразу после того, как поняла: мужу вынесли «приговор». Но спустя почти 20 лет он живет полноценной жизнью, строит планы на будущее вместе с нынешней супругой. Она ВИЧ-отрицательна.
«В одном из ПТУ моего города нашли ВИЧ-положительного подростка, протестировали все ПТУ, и там оказалось, что чуть ли не две трети инфицированы. До постановки на учет прошло пять лет — это была стадия непринятия. Я просто ездил по разным городам и пересдавал анализы, надеясь, что не подтвердится».
Роман Ледков
живет с ВИЧ около 19 лет
Роман получил инфекцию на пике мировой эпидемии в конце 1990-х. С тех пор благодаря новым препаратам и многомиллиардным программам профилактики число новых случаев год от года снижается, даже в Африке южнее Сахары, где живут две трети от всех ВИЧ-положительных. Везде, кроме одного региона: Восточная Европа и Центральная Азия. «У этих стран особый путь», — объясняет глава Федерального Центра СПИД академик Вадим Покровский.
«Вирус быстро распространился среди наркопотребителей по территории всего бывшего СССР. Сначала это была Украина, потом Россия, а в последние годы трудовые мигранты из Средней Азии и Кавказа приезжают и заражаются в России».
ВИЧ, который в бывшем СССР до сих пор считают «болезнью геев, проституток и наркоманов», был таковым только в начале эпидемии. На Западе до сих пор подавляющее большинство инфицированных — это «мужчины, имеющие секс с мужчинами». Но это на Западе, а в России эксперты говорят о генерализованной эпидемии — больше процента от всего населения.
Почему именно здесь пока не получается сделать профилактику эффективной? Современная антиретровирусная терапия не может убить вирус совсем, но подавляет его настолько, что болезнь не просто перестает прогрессировать: ВИЧ-позитивный человек даже перестает быть источником инфекции. В теории Всемирная организация здравоохранения гарантирует ВИЧ-положительным людям по всему миру такие лекарства бесплатно, за счет собственного бюджета, если пациент не получает их бесплатно от своего государства.
На практике в бывшем Советском Союзе все несколько сложнее. Одни страны, такие как Грузия и Украина, обращаются за международной помощью. Другие, в том числе Россия, платят сами. В прошлом году там выделили из бюджета $330 млн. Но на эти деньги помочь всем пациентам невозможно. Да и лекарства закупаются в основном не самые современные, а более дешевые, так называемые дженерики.
В государственных СПИД-Центрах не хватает не только лекарств, но и специалистов.
«Может заразиться любой человек, который себя считает высоконравственным, но тем не менее три раза был женат. Этого достаточно, чтобы от одной из жен заразиться и потом заражать следующих»
Вадим Покровский
глава Федерального Центра СПИД
Роман Ледков: «Однажды я просидел 2 часа. Минимум это 30-40 минут. Заходишь к врачу — у нее перед тобой человек 20 таких как ты, которые на взводе, поэтому она сама на взводе. И посещение СПИД-Центра превращается в один большой стресс».
Олег из Киева согласился на съемку только при условии, что мы не покажем его лицо.
Олег: «Я работаю в структуре, где люди приезжают на реабилитацию со всей Украины, и вот, например, человек приехал из Херсона, я не могу ему взять тут терапию, потому что ему нужно документы сюда переправить, а документы не могу переправить, потому что его центр находится в Херсоне, и нет возможности туда поехать».
Если кто-то, не выдержав такого лечения, прерывает курс, вирус активизируется, мутирует, и на него перестают действовать прежние лекарства.
Вадим Покровский: «Где-то 30-40% еще не знают, что они инфицированы. Из тех, что знают, 25% пока не пришли. А из тех, что пришли, лечение получают пока только 40%, это связано с недостатком финансирования».
Но есть и другие меры профилактики, не менее важные и притом не требующие миллиардных ассигнований.
Обучение, раздача презервативов, программы снижения вреда — заместительная терапия для наркопотребителей — эти старые, проверенные и доказавшие эффективность методы в России не используются. С большим трудом добились даже рекламы презервативов на центральном телевидении.
При заместительной терапии наркопотребителей снимают с иглы, выдают им наркотики в виде сиропов или таблеток, через которые ВИЧ не передается. Так удалось затормозить эпидемию в Европе. Сейчас метод начали применять в Украине, но российские депутаты по-прежнему считают: из каких бы побуждений нелегальный наркотик не заменяли легальным — это так же аморально, как уроки полового просвещения в школах.
по теме
Эпидемия
Покровский: Борьба с ВИЧ в России деградирует
С ВИЧ на пространстве бывшего СССР связана еще одна проблема — так называемая стигматизация. Ее решить сложнее всего. Принцип «предупрежден — значит, вооружен» тут не работает, так как ВИЧ считается «стыдной» болезнью, о которой неудобно говорить. Недостаток информации неизбежно порождает мифы, и те, кто слишком боится своего диагноза, начинают его отрицать, иногда доходя до крайности и становясь «ВИЧ-диссидентами». Они не верят врачам и считают: на самом деле никакого вируса нет, а ВИЧ — результат всемирного заговора жадных фармацевтических компаний. Вот только без лечения эти люди неизбежно умирают, или умирают их дети, которых они отказываются «травить» таблетками.
Вадим Покровский: «Они умирают как ранние христиане: готовые сгореть на огне своей веры, лишь бы не отказываться от своих убеждений».
Из-за стигмы вокруг своего диагноза ВИЧ-положительные люди подвергаются дискриминации в самых разных проявлениях. Автор серии книг о Гарри Поттере Джоан Роулинг даже как-то призналась на встрече с читателями: ее персонаж Римус Люпин — лучший преподаватель в Хогвартсе и оборотень, вынужденный скрывать свой «стыдный» недуг, – это как раз метафора ВИЧ-инфекции в мире волшебников.
Роман Ледков: «Одни из родителей поставили чуть ли не ультиматум перед директором школы. Она меня отстояла, так как по закону я имею право работать в образовательных учреждениях. Родители эти забрали детей и ушли в другую школу. Но давление это все равно чувствовалось, косые взгляды… В конце концов, меня уволили из школы. Не напрямую, конечно».
Олег, ВИЧ-положительный: «ВИЧ-инфекция, когда она опасна? Тогда, когда о ней не знают и когда с ней ничего не делают. А так люди ведут здоровый образ жизни, рожают детей, вот, в частности, у меня родился сын без ВИЧ-инфекции».
«ВИЧ-инфицированные люди — это не изгои. Я борюсь со стигмой. Как и многие мои друзья и коллеги по „СПИД.ЦЕНТРу“»
Оксана Пушкина
депутат Госдумы, член попечительского совета Фонда «СПИД.ЦЕНТР»
Несмотря на то что вакцину или «окончательное» лекарство от ВИЧ ищут одновременно в десятках лабораторий по всему миру, а на исследования выделяют миллиарды долларов, никто пока не может с уверенностью сказать, достижима ли эта цель в принципе. Однако для победы над глобальной эпидемией это необязательно: эксперты говорят, что совершенствуя нынешние препараты, ученые рано или поздно научатся подавлять вирус настолько, что пожизненная ремиссия будет гарантирована даже без приема таблеток.
Но в таких странах, как Россия, пациенты и люди вокруг них сначала должны научиться принимать болезнь, не считать ее небесной карой и не осуждать.
Автор: Андрей Шашков
Оригинал статьи: RTVI.COM
Источник